Чешко Федор - В Канун Рагнаради
Федор ЧЕШКО
В КАНУН РАГНАРАДИ
"Скальды поют о бездонной яме на дальнем севере, в
которой живет вместе с волком Фафниром злой бог красавец
Локи. Локи ждет в своем царстве Утгарде назначенного
неизменной Судьбой часа, когда он победит всех богов и
всех героев в последней битве при Рагнаради..."
В.Иванов "Повести древних лет"
ПРОЛОГ. ДОЛИНА ЗВЕНЯЩИХ КАМНЕЙ
1. СУМЕРКИ
День уходил. Слепящее опускалось все ниже и ниже, туда, к далекой
гряде Синих Холмов, на которые сырой ветер с Горькой Воды натянул сизые,
беременные дождем тучи с краями иззубренными и острыми, как лезвия
каменных ножей.
Тучи - хищные, вытянутые - тяжело переползали через вершины холмов,
все глубже впивались в мягкую синеву неба, погромыхивали далекими еще,
медленными раскатами... Так лезвие каменного ножа под треск рвущихся
сухожилий неохотно входит в глотку оглушенного дубиной врага, кода воин
всем телом навалился на рукоять.
Образ этот был настолько ярок и реален, что когда рваные кромки
коснулись края Слепящего, полоснули по нему и окрасились алым, Хромой
дернулся и жалобно застонал.
Он знал, как это бывает, когда холодное каменное лезвие рвет кожу и
мясо, знал острый и терпкий запах крови. Своей крови.
Это было в тот день, когда в скалах они напоролись на охотничий отряд
немых.
Хромого сбил с ног тяжелый удар, и в спину впились острые камни, а на
груди уже сидел враг, и беспощадное иззубренное жало подбиралось к
горлу...
Мускулы сводило судорогой отчаянья, и руки тряслись от напряжения, но
лезвие надвигалось все ближе, и все шире расплывалось в злобной улыбке
нависшее над ним косматое лицо - ощеренные желтые слюнявые клыки, холодные
безжалостные глаза, струйки пота на грязном лбу - а в голове билась,
трепыхалась одна мысль: "Не хочу, не хочу, не хочу!.."
Хромой слышал, как рвется, трещит его кожа, и горло жгло, как огнем,
и потекло по шее теплое, липкое - сначала тоненькой струйкой, потом
сильнее...
И почему-то вдруг он всем своим угасающим естеством ощутил объемность
и красочность покидаемого им мира - выпуклость и округлость окаменевшего
от усилий плеча немого, и веселую игру световых бликов на этом потном
плече, и алое, как бы светящееся изнутри брюшко присосавшегося к этому
плечу огромного слепня...
Слепень и спас Хромого.
Враг дернулся и на секунду ослабил хватку. А потом... Скорченное
косматое тело давно уже перестало вздрагивать, а Хромой все бил и бил
дубиной по обросшей жесткой щетиной пасти, по этим глазам, еще минуту
назад горевшим предвкушением убийства.
Шрам на шее остался навсегда - багровый, вздувшийся, рваный. Кошка,
бывало, гладила этот шрам кончиками пальцев и огорчалась, что он на шее, а
не на лице, а то бы Хромой был самым красивым охотником Племени.
Хромой зажмурился и потряс головой: он пришел сюда не для
воспоминаний.
А на небе уже не было ни Слепящего, ни каменных ножей, залитых его
кровью, а была сплошная полоса туч над горизонтом - багровая, как
воспаленная рана, и края ее горели алым. А выше...
Бывают ли песни без звуков, без голоса? Бывают.
Потому что иначе, чем песней, нельзя назвать эти плавные переливы
мягкого света - от алого и золотого на западе, через зеленый, бирюзовый,
голубой, к глубокой и прозрачной синеве на востоке...
Это была мелодия цвета - спокойная, простая. Она навевала замершему в
восторге Хромому необыкновенно светлую грусть, и щемило сердце, и на глаза
наворачивались слезы, но это было хорошо, и мысль о том, что наваждение
исчезнет с заходом Слепящего, ужасала.
